Речной король - Страница 33

В итоге Эйб переехал к деду и прожил на ферме Райта почти два года. Покосившийся домик Райта с маленькими ступеньками, ведущими на второй этаж, был выстроен в те времена, когда люди были ниже ростом, а их потребности — проще. Этот дом выглядел совершенно деревенским по сравнению с другими домами в городке, уборная совсем недавно была пристроена в заднем коридоре, а раковина на кухне сделана из мыльного камня и такая широкая, что в ней с легкостью можно было разделать форель или вымыть охотничью собаку. Каждую весну стаи дроздов гнездились вокруг дома, поедая лесные ягоды.

— Как ты можешь здесь жить? — спрашивал Джоуи всякий раз, когда заходил в гости.

Он убил массу времени на настройку телевизионной антенны, пытаясь поймать хоть что-нибудь на старенький телевизор Райта, но у него так ничего и не вышло.

Эйб каждый раз только пожимал плечами в ответ, потому что на самом деле ему самому в доме деда не нравилось решительно все. Ему не нравилось, что приходится идти полторы мили до школьного автобуса, не нравилось ужинать консервами шесть вечеров в неделю. Зато ему нравилось наблюдать, как сумерки сгущаются над полями, как чередуются свет и тень. Ему нравилось слушать, с каким звуком поднимаются в небо дрозды, когда он открывает заднюю дверь, вспугивая разом целую стаю. Теплыми вечерами Эйб ходил на луг, где одно заросшее травой место было обнесено стеной, ничем не украшенной, если не считать того, что в некоторых камнях блестела речная слюда. За стеной находилась безымянная могила, место последнего упокоения человека, которого много лет назад знал его дед, одной женщины, которая всю жизнь искала покоя. И покой можно было здесь обрести, и живым и мертвым, Эйбу хотелось бы, чтобы его брат тоже был похоронен здесь, на лугу. Но отец, разумеется, никогда бы этого не позволил, ведь это было равносильно признанию, что Фрэнк покончил с собой. Родители Эйба настаивали на том, что Фрэнк погиб в результате несчастного случая.

Если кто-то из горожан и думал иначе, ему хватало ума держать язык за зубами. Был один неприятный момент в зале для траурных церемоний, когда Чарли Хейл, семья которого более ста лет занималась подготовкой обитателей города к переселению в иной мир, требовал отказа от погребения в освященной земле, учитывая сомнительные обстоятельства смерти. Но Эрнесту Грею не составило труда поставить Чарли на место. Эрнест отвел его в сторонку, чтобы не слышала мать мальчиков, и сказал Чарли то, что сказал бы любому самодовольному кретину, который попытался бы отказать его сыну в месте последнего упокоения. После чего похороны продолжились своим чередом, и половина города пришла проститься. Но все равно Эйбу было бы гораздо легче, если бы Фрэнк лежал здесь, на лугу, где сладко и чисто пахла высокая трава и каролинские дикие розы вились по стене. На лугу всегда было пустынно, но как-то днем Эйб поднял глаза и заметил, что дед наблюдает за ним с порога задней двери. День был ветреный, и белье на веревке мотало взад-вперед, оно хлопало, как будто в упоительном голубом воздухе что-то разрывалось.

Все это время Джоуи не задавал никаких вопросов, когда Эйб опускал кулак на стекло витрины или ввязывался в драку на стоянке у «Жернова». Ему не нужно было спрашивать о причинах. И хотя с тех пор прошло уже двадцать два года, Эйб с Джоуи продолжали вести себя с той же настороженностью, Эйб был особенно твердо убежден, что лучше всего жить одному. «Ни во что не ввязываться» стало не только его девизом, это было его жизненное кредо, во всяком случае до сего дня. Кто знает, почему скорбь охватывает тебя в этот день, а не в другой. Кто может объяснить, почему некоторые обстоятельства меняют человека. У Эйба не было причин расстегивать пуговицы черного пальто мертвого мальчика, но он почему-то это сделал. Он знал, что тело нельзя трогать до приезда бригады экспертов, но откинул тяжелые, напитанные водой полы пальто, а затем открыл лицо мальчика, несмотря на эти широко раскрытые глаза. Когда он сделал это, начал подниматься ветер; хотя в это время года похолодание было самым обычным делом, любой, кто вырос в Хаддане, знал: холод первого ноября предвещает плохую погоду чуть ли не до самой весны.

— Какая у тебя версия? — Джоуи опустился на колени рядом с Эйбом. — Парень из Хаддан-скул?

Джоуи обычно предоставлял думать Эйбу. При таком давлении со стороны домашних ему было чем занять мозги, не отягощая их еще и предположениями и теориями.

— Думаю, да. — С близкого расстояния кожа мальчика казалась голубой. На лбу был багровый синяк, темный, почти черный. Скорее всего, ударился головой о камни, когда течение потащило тело вниз по реке. — Бедный ребенок.

— Бедный ребенок, как бы не так!

Парни из судебно-медицинской бригады не спешили, и когда Джоуи посмотрел на часы, то понял, что не поспевает на урок танцев у Эмили; теща будет стонать и жаловаться, мол, он никогда не думает ни о ком, кроме себя, а Мэри-Бет изо всех сил будет сдерживаться, чтобы не сказать лишнего в присутствии детей, отчего он только почувствует себя еще более виноватым.

— В Хаддан-скул бедные не учатся.

Стоя на коленях на берегу реки, Эйб чувствовал, как холод заползает под одежду. Его темные волосы слишком сильно отросли, теперь они намокли, может быть, поэтому его пробирала дрожь. Он всегда гордился своей непробиваемостью, но сложившаяся ситуация как-то подействовала на него. Погибший мальчик ростом был почти с Эйба, но такой худой, что под белой прилипшей рубашкой виднелись все ребра, как будто бы там уже лежал скелет. Должно быть, он весит не больше ста двадцати фунтов. Эйб решил, что еще он, наверное, был способным, как Фрэнк, который окончил среднюю школу в Гамильтоне и осенью должен был уехать в Колумбию. Целая жизнь была у него впереди, вот в чем дело, у семнадцатилетнего юноши нет причины брать ружье деда и стрелять в себя.